Прошло три дня после митинга 23 февраля в Назрани, но осталось ощущение недосказанности.

Поделюсь сугубо личным мнением.

Когда я решила приехать на митинг, посвященный памяти жертв депортации, то понимала, какая сложная задача стоит перед ингушским официозом: вспомнить о произволе (а некоторые убеждены, что формулировка должна быть еще жестче), почтить память и в то же время найти убедительные аргументы, чтобы не жить этой обидой, не погружаться в мстительный негатив.

Но то, чему я стала свидетелем, пронзило.

Два выступления на митинге — всего два! Глава, повторюсь, ограничился банальностями по данной теме, пусть не обижаются те, кто пишет ему спитчи. Неприятно поразило, что был он без головного убора. Ингушский этикет игнорирует? Напоказ? Председатель Народного Собрания тоже будто доложил по писанному. Ни одному общественнику не дали выступить. Не пригласили к микрофону ни одного свидетеля тех событий. Не верю, что их не осталось. Не было сказано ни слова о шейхах-овлия, ни стихотворения, ни одного жизнеутверждающего примера (а как порой остроумно выходили из положения жизнелюбивые репрессированные!) ни одной песни не прозвучало… Ничего! Непродуманность? Пофигизм? Неподготовленность? Возможно, все. Допускаю, что это Кремль указания дает не нагнетать. Но не до такой же степени, чтобы уровень абсурдности происходящего зашкаливал?! По моему убеждению, нарывы надо не внутрь загонять, а вскрывать. И митинг памяти с честным признаниям вины за трагедию, которая затронула каждую ингушскую семью — правильное средство.

Нет, затягивать митинг на морозе, конечно, нельзя, но превращать его в получасовую легкую, простите, тусовку с чванливым главой в главной роли — грубая ошибка. Ни одной слезинки не упало! Теперь я поняла почему не было на митинге многих уважаемых и старейшин, и представителей продвинутой молодёжи.

После этого мероприятия весь пар ингуши, которых официальной показухой не убаюкать, выпускают в разговорах и соцсетях (чаще в запрещенных): публикуют ролики, воспоминания, мысли, песни, стихи … Все там!

А я помню другие митинги в Ингушетии 23 февраля. Однажды везла из Москвы тираж со свежеотпечатанной газетой «Северный Кавказ» с проектом о депортации. Именно на митинге хотела раздать, но не успела: раздавала уже уходящим. И состав, и настроение, и лица, — все было по другому. Многие из тех, кто раньше обязательно приходил к мемориалу, сейчас признаются, что не хотят видеть этот фарс! Так и получилось, что раньше и людей было больше, и лица были другие…

Кстати о старейшинах. С высоты своего возраста, имею полное право удивиться поведению некоторых из них. Долго искала слово, чтобы определить их поведение. Приходило на ум: заискивание, но чаще всего, простите, подхалимство… Это теперь норма в Ингушетии?

Я часто бываю в Грузии. Один из выпусков моего авторского проекта назывался «Гамарджоба, ингуши!». В нем упоминаю реальное событие.

«Когда новоизбранный президент Грузии только вступил в должность, то первая его рабочая поездка была в Сванетию. На высокогорном перевале его кортеж встретили старейшины-горцы. Президент подошел к ним. Те дали ему только один наказ: «Голодные люди хуже волков, Михо. Ты нас понял!» Смысл прост: думай о людях, иначе мы, старики, ответственные за своих потомков, за честь и достоинство нации, с тебя строго спросим. Не старейшины для президента, а президент для них! Это он им обязан, должен уважать, почитать, держать перед ними ответ. В Ингушетии так и было. Навсегда запомнила лица тех ингушских стариков. Сколько в них было благородства и достоинства.

А сейчас это другая Ингушетия?  Неужели сломалась под воздействием казнокрадов?

Не загадываю, но планирую обязательно приехать и на следующий год в Ингушетию, чтобы почтить память и отдать должное стойкости репрессированных народов, попросить прощения.